Монадология Г.В. Лейбница

1.2. «Монада-душа» как уязвимая субстанция

Значительно более интенсивную форму проявления жизненной силы в метафизике Лейбница составляют монады-души. «… Душами можно назвать только такие монады, восприятия которых более выразительны и сопровождаются памятью». Память открывает возможность появления "эмпирической последовательности", общей для человека и животного. Она «состоит в том, что получает те ощущения, которые он уже несколько раз получил такие одно за другим, ждет и снова получает их в той же последовательности» [7].

Неделимое (монада) – это душа, ибо все телесное делим; непрерывное же и бесконечно делимое – это тело. Может ли сложная субстанция, то есть тело, быть составлена из простых, то есть душ? Или, может, это "складывается" надо понимать в каком-то другом, не буквальном смысле?

Наделяя монаду влечением и восприятием, Лейбниц мыслит ее по аналогии с человеческой душой. Он постоянно подчеркивает эту аналогию, не считая нужным ее скрывать. «Я… допускаю распространенные во всей природе жизненные начала, бессмертны, так как они неделимы субстанции, или иначе – единицы…. Эти жизненные начала, или души, имеют восприятие и влечение». В другом месте Лейбниц объясняет, что монады называются «душами, когда у них есть чувства, и духами, когда они обладают разумом».

Рассматривая и описывая монады по аналогии с человеческими "Я", Лейбниц считает, что их жизнь заключается не только в деятельности, но и в сознании. Спиритуалистический смысл понятия "монада" у Лейбница постоянно раскрывался философом через аналогии и примеры из области фактов психологии личности. «Лишь рассмотрев свойства души, – подчеркивал Лейбниц, – можно понять особенности монад, тем более что человеческие души тоже монады» [2].

Так, личность, изменяясь на протяжении всей жизни человека, остается именно этим лицом, сохраняет сознание непрерывности своего существования во времени. "Движение" каждой монады есть ее духовное изменение, развитие, вся огромная совокупность монад напоминает "народ", сознание которого есть сочетание сознаний составляющих его отдельных монад-личностей. Имея общую духовную природу и общее происхождение, все монады не тождественны друг другу, подобно тому, как отличаются характеры, разум и взгляды людей. Различия между монадами, как и между человеческими душами, могут быть указаны по крайней мере по двум основным параметрам – по оригинальности структуры сознания и по степени общего развития, активности и совершенства.

Согласно принципу постепенности, монады не только отличаются друг от друга, но и в той или иной степени похожи друг на друга именно так, как это бывает у людей, в результате чего образуются разные группы и виды монадного царства. Общая совокупность монад похожа и на страну: ведь подобно душам людей каждая из них – отдельный мир, в который не может попасть никакое духовное содержание извне и из которого не может ничего «просочиться» снаружи. Каждая монада – замкнутый космос, и отсюда знаменитое изречение Лейбница: «Монады совсем не имеют окон, через которые что-нибудь могло бы войти туда или оттуда выйти». Монады не могут влиять ни на что снаружи себя и сами не поддаются никакому внешнему влиянию – в этой самодостаточности их совершенство, а в их самоограниченности гарантия того, что мир представляет собой не хаос, а систему [1].

Лейбниц дифференцирует "простое" и "сознательное" восприятие, используя для определения последнего понятия "апперцепция". Если восприятие – общее свойство всех монад, то апперцепции свойственны лишь особым монадам, относящимся к душе и разуму. Но даже в монадах, характеризующихся апперцепцией, присутствует огромное число бессознательных восприятий. Лейбниц утверждает, что человек, являясь разумным существом и обладая апперцепцией, между тем, многое не осознает, воспринимает бессознательно: «Часто мы испытываем состояние, при котором ничего не помним и воспринимаем не определенно, например, когда находимся в обмороке или погружении в глубокий сон без сновидений. В таком состоянии душа не очень заметно отличается от простой монады, однако, поскольку подобное состояние длится недолго, душа освобождается и становится чем-то большим» [7]. Представляет интерес данное Лейбницем описание причин возникновения так называемых «мелких», или незаметных, неосознаваемых восприятий в повседневной жизни человека: «Есть тысячи признаков, заставляющих считать, что у нас ежеминутно существует бесконечное количество восприятий, но без апперцепции и обдумывания, то есть в душе происходят изменения, которых мы не замечаем, потому что впечатления либо очень незначительны, либо очень тесно связаны друг с другом, либо многочисленны, в результате чего удается различать их лишь отчасти. Несмотря на это, впечатления непрерывно заставляют чувствовать их действие и даже ощущать растерянность от их количества. Таким образом, мы не обращаем внимания на движение мельницы, шум воды, если проводим некоторое время поблизости и привыкаем к ним. Не потому, что это движение не затрагивает наших органов чувств и не вызывает никакого отклика в душе благодаря гармонии души и тела, а вследствие того, что лишенные новизны впечатления, находящиеся в душе и теле, недостаточно сильны, чтобы вновь привлечь наше внимание и нашу память. На самом деле всякое внимание требует памяти и часто, когда мы не предупреждены, что нужно обратить внимание на одно из наших мгновенных восприятий, мы пропускаем его, не только о нем не задумавшись, но даже не заметив. Однако если кто-нибудь вдруг предупредит нас и обратит наше внимание на какое-то явление, допустимый шум, то мы его заметим и вспомним сразу после предупреждения, что слышали этот шум» [7].

Лейбниц подчеркивает роль неосознаваемых «мелких» восприятий как важного компонента психической жизни человека, утверждает, что они «по своим последствиям имеют большее значение, чем принято считать»[7]. По мнению Лейбница, именно они образуют неизвестный нам внутренний мир и обеспечивают его связь с внешней реальностью: «ощущения, вкус, образы свойств, ощущения, ясные в своей совокупности, но не ясные по отдельности, они формируют впечатления, производимые на нас предметами извне и содержащие в себе бесконечность...». Лейбниц говорит о связи человека как "микромира" со Вселенной, "макромиром" ("любое существо связано со всей последней Вселенной").

2.1. Воплощение «божественного» в структуре монады-духа. Проблема взаимодействия монады-души и монады-духа

Единственной простой и первичной монадой есть сам Бог. Он никогда не начинался и никем не был сотворен, Он и есть подлинное основание всех вещей, всего мира. Все остальное бесчисленное множество монад произведено Богом путем собственных «непрерывных излучений». Поэтому никакая монада не может погибнуть или исчезнуть сама собой – они все бессмертны в той мере, в какой это необходимо Богу. Все это в полной мере соответствует христианским представлениям о Боге как справедливом судье мира и человеческих поступков.

Взаимодействие монад Лейбниц объясняет посредством установленной гармонии. Монады вступают в союзы, объединяются в "Агрегаты". Пример этому – организм: одна "центральная" монада сплачивает вокруг себя бесконечно много других. Далее вообще всякая монада находится в отношениях с любой другой. Поскольку у монад "нет окон", но каждая взаимодействует с каждой другой, мир с необходимостью устроен Богом так, что все состояния монад согласованы друг с другом в перспективе [2]. Предустановленная гармония не только решает проблему связи души и тела, она в конечном счете – ядро системы Лейбница. Бог с самого начала создал все монады так, что они настроены друг на друга: «Бог от века установил последовательность перцепций в отдельных монадах, словно задав им программу. Сегодня мы бы сказали, что все монады запрограммированы Богом».

Чтобы объяснить установленную гармонию, созданную Богом, Лейбниц использовал в качестве примера недавнее изобретение того времени – маятниковые часы. Представьте себе, говорит Лейбниц, что рядом друг с другом стоит пара таких часов. Каким образом, спрашивается, можно заставить их ходить абсолютно синхронно? Для этого существуют три возможных способа:

1. Заставить одни часы воздействовать на другие. Однако это настолько банально, что противоречит рациональному образу мышления и, кроме того, исключает всякое понятие о свободе.

2. Заставить часовщика согласовывать каждое движение обоих маятников. Но это, кроме той же банальности, еще и крайне неэффективно.

3. Сконструировать такую идеальную пару часов, чтобы они всегда и при любых условиях показывали одно и то же время, синхронно двигая своими маятниками. Этот путь кажется Лейбницу идеальным, поистине божественным.

Так возникла его знаменитая теория о том, что мудрым и всеблагим Богом было заранее задумано и спроектировано, прошлое, настоящее и будущее во вселенной. Проще говоря, каждое малейшее движение души или тела каждого из людей уже давным-давно запрограммировано Богом. Все великие произведения искусства, гениальные замыслы и идеи, военно-политические катаклизмы и социально-экономические преобразования – все это уже было в сознании Творца с начала веков. Но тогда возникают еще два законных и не менее острых вопроса: если все так прекрасно устроено в мире самым совершенным из программистов, то почему мир такой, а не другой? И откуда тогда и почему в мире возникает зло?

Мир именно такой, какой он есть, говорит Лейбниц. Его таким сделал Бог, потому что Он выбрал лучший вариант из бесчисленного множества возможных вариантов: «Из высочайшего совершенства Бога следует, что при сотворении универсума Он избрал план наилучший, сочетающий в себе наибольшую многогранность с наибольшим порядком. Наиболее экономичным образом распорядился Он местом, пространством, временем; с помощью простейших средств Он совершил величайшие действия – величайшее могущество, величайшее знание, величайшее счастье и величайшую благость в творениях, которые только доступны универсуму». Поэтому не дело человека выражать недовольство существующим миром, потому что он должен принимать его таким, каким его создал Всевышний Творец.

Человек, включенный в общие законы развития мира обусловленные Богом, хотя, являясь активным существом, отражает их по-своему: «Всякая субстанция – как целый мир, как живое зеркало Бога или же всей вселенной, он отражает его по-своему» Человек, по Лейбницу – вершина вселенной, созданной Творцом.

Дух стоит всего мира, потому что не только отражает его, как последние монады, но и сознательно его познает, исследует причины вещей. Он бессмертен, потому что не только находится в бытии, но и сохраняет свою индивидуальность.

Лейбниц выдвигает принцип всеобщих различий, индивидуализации, подчеркивает бесконечность индивидуального разнообразия всех явлений мира, указывает, что нет двух невнятных субстанций. Это относится и к человеку. На условной линии развития нет завершения, если рассматривать ее как последовательность всех монад, расположенных в соответствии с актуально достигнутой в данный момент степенью их развития. Ведь та часть последовательности, которая расположена после монад – душ человеческих, безгранична, представляя собой как бы направленный луч. В безграничной Вселенной не только безгранично велико число более совершенных существ, чем люди, но и безгранично велико число разных степеней совершенства, присущих разным их группам.

У беспредельности нет конечного предела, но есть «предел» бесконечный, если саму безграничность интерпретировать как предел. Эта «граница» саморазвития, совершенствования и самопознания монад выступает в Лейбнице под именем «Бог». Поскольку монады Лейбница не могут погибнуть естественным образом, они могут быть только уничтожены божественной волей, которая их создала, то они совечны миру: так как вечность мира, согласно средневековым представлениям, есть не этернитаc, а семпитернитас (этернитас присуща только Богу), т.е. собой безграничную продолжительность, то и монадам присуща эта последняя. Они не гибнут и не возникают, а, будучи созданы однажды, составляют элементы мироздания. В системе Лейбница бессмертием владеет каждая индивидуальная душа, сохраняя свою обособленность и индивидуальность и после смерти. Именно они творят не поддающиеся определению вкусы, те образы чувственных качеств, ясных в совокупности, но не выразительных в своих частях, те впечатления, которые производят на нас окружающие нас тела и которые содержат в себе бесконечность, - та связь, в которой находится каждое существо из всей остальной Вселенной.

Позднее, в работе «Опыты теодицеи», Лейбниц указывает, что «время будет заключаться в совокупности точек зрения каждой монады на самое себя, как пространство – в совокупности точек зрения всех монад на Бога». И далее он пишет, что «гармония производит связь как будущего с прошлым, так и настоящего с отсутствующим. Первый вид связи объединяет времена, а второй – места. Эта вторая связь проявляется в единении души с телом, и вообще в связи истинных субстанций между собой. Но первая связь имеет место в преформации органических тел, или лучше всех тел...» [7]

В учении Лейбница о монадах интересен тот факт, что он построил модель "отношений между монадами". В частности, общение между такими монадами, как люди, включает в себя момент "отражения одного человека в другом", один человек "как в зеркало" всматривается в другого.

2.2. Творчество как атрибут монады духа. Проблема свободы воли

Для Лейбница дух, хотя и имеющий с природой единственную субстанционную основу, по уровню развития и степени совершенства является чем-то более высоким, чем она. Он дает прекрасную формулу отношения духа к природе, по которой природа есть основание и инструмент духа. С одной стороны, дух генетически связан с природой, а с другой, он использует природу для реализации своих целей. Исходя из метафизического принципа заранее установленной гармонии, он стремится показать их диалектическое единство, гармонию нравственного мира, в котором царит телеологический принцип и закон благодати, и физического мира, где царит механическая причинность. Именно эта гармония, по мнению Лейбница, а также тот факт, что деятельность духа гармонично согласуется с принципом действия физической природы, дает возможность свободы и является ее метафизическим основанием. В «Теодицее» он, ссылаясь на Аристотеля, отмечает, что свобода всегда включает в себя две вещи, а именно: целесообразность и выбор[7] . Именно в этом, считает он, наша власть над нашими действиями. И далее, обобщая свои соображения по поводу содержания понятия свободы, дает следующую формулу: свобода состоит в понимании (ясном знании предмета желаний); в произвольности (когда мы сами определяем себя к действию); в случайности (в исключении логической и метафизической необходимости). «Свободная субстанция сама определяет себя, и определяет посредством благого мотива, постигнутого разумом, который ее склоняет, но не принуждает. Все условия свободы – говорит Лейбниц, – содержатся в этих немногих словах» [7].

Условие целесообразности или спонтанности свободы, по мнению Лейбница, заложено в природе самой субстанции, атрибутивным определением которой является самодеятельность. Действия не только человека, но и любой монады носят произвольный характер в том смысле, что они не детерминированы извне и являются проявлением внутренне присущей ему активности. Однако спонтанности для такой свободы маловато. С метафизической точки зрения каждая монада действует вполне спонтанно, но только у духов, как высших по развитию и совершенству монад, эта активность приобретает форму подлинной свободы. В физическом мире уже животные демонстрируют способность к спонтанным действиям, но свободы у них нет, поскольку лишены разума. Ссылаясь на Аристотеля, Лейбниц замечает, что свободными действиями мы называем не просто спонтанные, а обдуманные. Поэтому истинная свобода зависит от уровня духовного развития и возможно тогда, когда у субстанции появляется способность к самосознанию и разумному мышлению. Только наделенный разумом субъект может считаться носителем свободы. Лейбниц подчеркивает обоюдную зависимость разума и свободы: не только разум невозможен без свободы, но и свобода без разума. «Мы видим, – говорит Лейбниц, – что разум без свободы был бы совершенно бесполезен, а свобода без ума не имела бы никакого значения» [7] . В актах свободного действия разум и есть тот элемент детерминации воли, который превращает естественную необходимость в свободу.

Свобода, как и случайность, противоположны необходимости, но они детерминированы. Случайность является сферой возможного (случайно то, что может быть, а может и не быть), поэтому, по мнению Лейбница, от ее онтологического статуса зависит реальное существование свободы, возможность реального выбора. Выбор, который человек делает в пользу определенной возможности, у него детерминирован, и является основанием такого выбора моральный закон, или принцип блага. Правда, сам способ этой детерминации не только не исключает свободы, а наоборот, ее предусматривает. Этот выбор опосредован у человека разумом (человек взвешивает основания, мотивы и т.п.) и взвешенные разумом основания не принуждают, а склоняют. Здесь нет принудительности, а потому нравственная необходимость может быть реализована только в форме свободы.

Бог, у Лейбница, не может действовать вопреки собственной природе, однако природу эту составляет нравственное стремление добра, желание лучшего. По своей природе Бог не может не стремиться к лучшему, но это лишь моральная установка, а не метафизическая необходимость: «говоря метафизически, Он мог бы выбрать или сделать то, что не было лучшим; но Он не мог этого сделать, говоря нравственно»[7]. В своем выборе Бог руководствуется законом благодати, которую Лейбниц интерпретирует как максимальную реальность и высшее совершенство. Следуя этому закону, из многих возможных миров Бог избирает и приводит к существованию «лучший», тот в котором мы живем. Основополагающие принципы мироздания совпадают с моральными законами, что принципы добра и стремления к совершенству заложены в самих ее основах.

Поэтому воля ориентирована на истину и добро, не должна сопротивляться природе. Чем больше она стремится к лучшему, тем лучше она понимает, в чем настоящее добро, тем свободнее она есть, тем гармоничнее ее свободные решения совпадают с законами этой природы. В форме свободы человек реализует то, что изначально было присуще миру, ведь «даже физическому, – отмечает Лейбниц, – присуще несколько нравственное и произвольное» [7]. Мир в целом, по мнению философа, опосредован в своем возникновении и развитии свободными решениями Бога, детерминированными нравственными законами добра. Поэтому и человек, управляемый этим законом, способен быть не только пассивным наблюдателем, но и творцом этого мира. Ее свобода становится важным элементом бытия, а понимание механизмов свободы, оснований и способа детерминации человеческой воли приобретает незаурядное философское значение.